О книге «Большая Москва, которой не было. Здания советского авангарда в современной Москве» (Вена, 2009)

Прошедшая в галерее «ВХУТЕМАС» при Музее МАРХИ презентация новой книги отражает очередной подъем интереса к проблеме охраны памятников авангарда. Авторы этого сборника статей откровенно высказали свое мнение об архитектурной культуре Москвы 1920-х годов и этим новое издание явно отличается от академических аналогов.

Екатерина Шапиро-Обермайер (Австрия) в предисловии с ностальгией пишет об исчезающем городе ее детства. Она отметила важнейшую черту Москвы – неоднозначность ее структуры, постоянно скрывающей в своих наслоениях, как рядовые здания, так и архитектурные шедевры. Такова и судьба прославленного русского авангарда, с трудом разыскиваемого энтузиастами среди всевозможных, бессистемно возникающих здесь построек.

И действительно, наиболее последовательной была перестройка Москвы в 1930-е – 1950-е годы, фактически уничтожившая исторический центр. Именно в этот период и был низложен архитектурный авангард, а сегодня ослабевший механизм градостроительной регламентации не способен регулировать этот процесс. Поэтому международная общественность забила тревогу, в том числе и авторы данной книги. Свой пунктирный отсчет зарождения этого процесса Шапиро-Обермайер начала с 1997 года, «когда Сергей Никитин организовал первую культурологическую прогулку по Москве». Следующими важными датами она назвала 2004 год, когда «английскими журналистами было основано московское общество охраны архитектурного наследия (MAPS)», 2006 год, в котором «состоялся знаменитый международный форум «Heritage at Risk», привлекший внимание специалистов со всего мира».

На самом деле этот перечень, по сути, надо было бы начать с 1960-70-х годов, когда в ходе общемирового развития модернизма (интернационального стиля), затронувшего и СССР, в Москве появился интерес к предыстории современной архитектуры. А базировался модернизм, как известно, на концепциях художественного авангарда 1910-х и архитектурного авангарда 1920-х годов. Тогда во всей Европе опять зазвучали забытые слова: БАУХАУЗ, ВХУТЕМАС, абстракция, беспредметность и т. д.

На этом фоне развивалось движение живописцев-шестидесятников, собирал свою коллекцию Г. Костаки, писали свои работы Л. Жадова, В. Кириллов, Ю. Савицкий, Д. Сарабьянов, А. Стригалев, В. Хазанова, С. Хан-Магомедов. Четыре последних упомянутых автора фактически создали отечественную школу нового архитектуроведения, публикуя архивные документы и сделав престижной эту тему. Прошли знаменитые выставки «Москва-Париж» и многие другие, обозначившие мировое лидерство русского авангарда. Сформировался мощный слой специалистов следующего "поколения" (Н. Адаскина, М. Астафьева-Длугач, И. Вакар, Ю. Волчок, Т. Горячева, Г. Коваленко, И. Коккинаки, А. Сарабьянов, А. Шатских, Е. Шорбан и многие др., к которым относятся не только москвичи, в том числе и автор данной рецензии, но и петербуржец Б. Кириков и др.).

В период «хрущевской оттепели» в МАРХИ сложился актуальный курс истории советской архитектуры, включивший авангарда и его автор Ю. Савицкий основал кафедру Советской и современной зарубежной архитектуры в МАРХИ, хотя тогда еще не была изжита традиция изучения «советской химии» и «советской физики». После очередной проверки ему указали, что необходимо сократить в лекциях число примеров русского архитектурного авангарда.

С эпохи «перестройки» освоение этой темы полностью вышло из зауженных рамок официальной науки. Бесчисленные группы иностранцев, желающие посмотреть творения Гинзбурга, Мельникова, братьев Весниных и т. д., посыпались в МАРХИ как из рога изобилия. Автору этих строк, в частности, приходилось проводить по 3-5 экскурсий в месяц. Иной раз по три автобуса одновременно, как это было с представителями архитектурной школы Цюриха.

Надо сказать, что зарубежная публика была неоднородна в своем составе. Начиная с 1970-го года и до последнего времени лидировали архитекторы из северо-европейских вузов и протестантских стран. Но затем их стали обходить французы, итальянцы, американцы, японцы. Фактически МАРХИ превратился в негласное экскурсионное бюро и стал центром изучения авангарда и этим сильно отличался от иных творческих вузов. С тех времен автор этих строк постоянно читал лекции за границей и участвовал в международных конференциях, устраивавшихся в архитектурных вузах всей Европы, готовивших каждый раз издание-путеводитель по архитектуре авангарда Москвы (и, соответственно, города, участвовавшего в культурном обмене). В США в ходе подобной акции прославился московский архитектор и преподаватель МАРХИ Евгений Асс.

            За границей параллельно сложилась своя школа изучения русского архитектурного авангарда (об искусстве авангарда впервые написала безвременно ушедшая К. Грей). Основателем этой школы был выходец из России Анатоль Копп (Франция). Он написал много книг, перевел на французский язык и опубликовал теоретические труды М. Гинзбурга, руководил аспирантами из других стран. По этому пути пошел его соратник Клодт Шнайдт (представитель знаменитой Ульмской школы), преподававший в Париже. Важный вклад в это дело внесла Кэтрин Кук (Англия), учившаяся как исследователь у Коппа. Но его подлинным преемником стал Жан-Луи Коэн, работавший в Фонде Ле Корбюзье, возглавлявший Институт истории архитектуры в Париже и успешно преподающий теперь в США.

В Италии первооткрывателем нашего архитектурного авангарда стал Вьери Квиличи, а в США – такую же роль сыграл Фредерик Старр. В Испании – Хосе Леон Вела, где автор данных строк создал огромную фотовыставку по архитектуре авангарда (правда, Вела опубликовал ее материалы под своей фамилией), а далее эта выставка была в Тилбурге (Голландия), и в Италии (Неаполь).

В Лас-Пальмасе (остров Гран-Канариа, Канарские острова, Испания) Хосе Луис Гаго организовал пять научных конференций по русскому авангарду с участием специалистов из МАРХИ и был создателем широкомасштабной выставки местного лидера этого направления (рационализма) Мигеля Мартина (главного архитектора Лас-Пальмаса, спроектировавшего полторы тысячи построек).

Не продолжая этот перечень, надо отметить огромную роль архитекторов Нидерландов в изучении русского авангарда. Это были главный редактор журнала «Архис» Ханс ван Дейк (Hans van Dijk, о его вкладе надо сказать особо, что мы сделаем на сайте moskonstruct.org), а также Мартин Клоос, преподававший в Амстердамской архитектурной школе, и многие др., предопределившие успешную реализацию самого престижного профессионального журнала в нашей стране «Проект-Россия», инициатором которого не случайно стал голландец Барт Горлхорн.

Многолетнее культурное сотрудничество представителей европейских архитектурных школ стимулировало внимание публики к этой теме. Неслучайно сегодня в Интернете можно видеть разнообразные сайты, создателями которых стали не только дипломированные зодчие и искусствоведы, но и краеведы-любители.

Статья в данной книге Ивана Саблина из Санкт-Петербурга «Конструктивизм… которого не было» замечательно написана и ее интересно читать даже после уважительно поставленного перед ней фантастического рассказа писателя Николая Асеева 1920-х годов. Тем не менее, за эмоциональностью автора проглядывает традиционная питерская ревность к Москве, хотя сегодня актуальнее не рефлексия такого рода, а внедрение факта ценности архитектурного авангарда в массовое сознание.

Несомненно, что русская архитектурная практика в Москве и Петрограде была неразрывно сопряжена с европейской. Наши «бумажные» проекты оказались значительнее многих зарубежных и оказали на них большое влияние, а массовые здания отражали общую стилистику и были ничем не хуже тех, которые строили в Афинах, Берлине, Вене, Лас-Пальмасе, Лиссабоне, Риме, Тель-Авиве. Хотя полного единства авторского почерка, яко-бы разрушавшего целостность авангарда, что поставлено в вину московским зодчим, не было и в помине ни в Москве, ни в Петрограде. Более того, в столицу перекочевали Асс, Мунц, Руднев, Симонов, Фомин, Чернихов и многие другие питерские зодчие. Именно их влияние в профессиональной среде принято рассматривать как историзм, окрасивший особыми оттенками архитектуру рубежа 1920-30-х годов.

Утверждение автора, что в Москве не было массовой архитектуры авангарда, не выдерживает критики. Уже в 1928 году здесь возникли многочисленные жилые комплексы и отдельные ведомственные дома. Но, надо признать, что многие из них до последнего времени не были изучены. Тем не менее, во всех учебниках советской архитектуры (мы сейчас не можем отвести место для подробного рассказа о них и соответствующей критики) постоянно сопоставлялись застройка Тракторной улицы в Петрограде с московскими жилыми районами тех лет: Усачевкой, Дангауэровкой, Дубровкой и т. д.

 Хотя надо оговориться, что в СССР вообще был приоритет уникальных зданий над массовыми. Именно они (от мавзолея Ленина до Дворца Советов) отражали политическую систему «демократического централизма» и культ вождя, а жизнь частного гражданина проходила, как бы между строк. А отсюда и дальнейший (после 1920-х годов) акцент на уличные фасады. Он, кстати, проявился еще на стадии проектирования петербургской Тракторной улицы, хорошо всем известной своими полуарочными декоративными элементами. Качественные же ведомственные постройки возникали вопреки этой тенденции, повлиявшей и на архитектуроведение, изучавшее самые престижные проекты и постройки зодчих-лидеров.

Характерно, что иллюстрации, вошедшие в новый сборник, показывают московский архитектурный авангард более выигрышно, чем о нем сказано в тексте. Оценивать же здания, утратившие свежесть своего «лица», что характерно для состояния всего государственного жилого фонда, не правильно. Если на основе архивных документов, которые вовсе не утрачены, рассматривать произведения в контексте своего времени. Тогда и Щусев окажется не эклектиком, а мастером, прожившим огромную творческую жизнь, и Мельников не будет «конструктивистом», а скорее, в частности на наш взгляд, зодчим, предвосхитившим советский вариант ар-деко. И нельзя будет отказать создателям массовой застройки в своеобразном контекстуализме, до сих пор не обнаруживавшемся из-за буквальной трактовки архитектурных манифестов тех лет.

Схематичные суждения (типа «за или против») не подходят к таким многоплановым явлениям культуры. Это хорошо показал Кирилл Фараджев в статье «Комфортная аскеза. Парадоксы конструктивизма. Таких аргументированных, сделанных с ссылками на источники культурологических работ сегодня явно не хватает. Его работу напрашивается сравнить с глубокими исследованиями и сборниками документов, подготовленными ранее Вигдарией Хазановой. Хотя в этом случае можно усомниться в применении без оговорок термина «конструктивизм» (такие оговорки совершено справедливо сделали Екатерина Шапиро-Обермайер и Сергей Никитин), и в отождествлении Фараджевым новаторской архитектуры с новыми конструкциями из железобетонного каркаса, который почти не удавалось применять на практике (строили из кирпича).

Пафос первооткрывателя, положенный в основу статьи Сергея Никитина «Серые и странные дома… Конструктивизм в русской визуальной культуре и общественном сознании XX и XXI веков» служит важному делу популяризации наследия авангарда. Правда, термин «визуальная культура» так и остался не раскрытым в тексте, хоть и разъясняется в примечании, а заявленную в названии тему (подходящую для докторской диссертации), невозможно охватить в рамках короткого эссе. Тем более, что ссылки на некие социологические опросы даны некорректно (без конкретных цифр), что ставит искусствоведа на позиции обывателя.

Мы, в свою очередь беремся утверждать, что визуальная культура, наличие которой оспаривается применительно к Москве, была и есть в каждый исторический период, в каждой стране и в каждом городе, если ее рассматривать в своем историческом контексте. Тогда будет понятно, почему русские оказались лидерами авангарда, и почему это лидерство было быстро утрачено.

Обидно, что уважаемый автор-энтузиаст популяризации московской архитектуры авангарда, цитирует некий учебник Т. Ильиной (интересно, кто реально по нему учится?), и закрывает глаза на всем известные книги и учебники В. Кириллова, А. Стригалева, Ю. Савицкого, В. Хазановой, С. Хан-Магомедова, давно ставшие классикой этого жанра. Это издание говорит о низком культурном уровне его конкретного автора, а не об отсутствии туманно охарактеризованной «визуальной» культуры вообще. 

В этом смысле мы совершенно согласны с Екатериной Шапиро-Обермайер («Большая Москва. Примечания»), отметившей, что «Советская архитектура авангарда возникла как часть модернистского проекта, охватившего в 1920-е всю Европу» и что «речь шла о принципиально новой «идеологии формообразования». Нельзя не согласиться и с остальными ее  высказываниями, основанными на хорошем знании предмета.

Тем не менее, по поводу затронутых градостроительных проблем, хочется уточнить следующее: генплан «Новая Москва», опубликованный в 1923 году за подписью А. Щусева был и фактически разработан под его руководством. И. Жолтовский имел к нему отношение только создав в 1918 году два эскиза (авторство всех последующих разработок по этому генплану ему приписывают ошибочно). Предложения Щусева были направлены на сохранение исторического центра Москвы и ее уникального архитектурного облика. Ради этого было предложено развивать административный центр в сторону петербургского шоссе и наметить города-сады (такие как поселок «Сокол») на окраинах, близ кольцевой железной дороги (их размещение прорабатывала архитектурная мастерская Моссовета в 1918-1919  годах). Идею же развития московской агломерации, что позволило бы сохранить старый город, развивал Б. Сакулин. Схематичный план «Большой Москвы» С. Шестакова (1925. Он подробно описан А. и Н. Броновицкими) не был детализирован в такой степени, как генплан «Новая Москва». Но ни тот, ни другой не пошли в ход. Более того, Щусев едва не поплатился за свою градостроительную концепцию карьерой (его спасло только проектирование мавзолея Ленина). В этом контексте схемы перепланировки Москвы Н. Ладовского и Ле Корбюзье, упомянутые Иваном Саблиным, невозможно выдергивать из общей картины крупномасштабного международного конкурса (1931), где все остальные проекты были весьма реалистичны. Их отклонение было обусловлено вовсе не абстрактностью, о которой говорит Саблин. Демократическая подоплека предложенной тогда концепции линейного развития Москвы (Э. Маем, Г. Майером, бригадой Кратюка) конкретизировалась в индивидуальные дома, составлявшие поселки, напоминавшие города-сады. А это не было совместимо с тоталитарной политической системой, как об этом убедительно написал Ю. Бочаров, объясняя успех предложения участника того же конкурса, деятеля III Интернационала К. Майера (совмещение исторического и нового административного центра).

Самая важная часть основательной и научно обоснованной статьи Екатерины Шапиро-Обермайер, завершающей этот сборник, посвящена сегодняшней ситуации с охраной наследия, которое в опасности. Главный вывод напрашивается из нее сам собой. Это необходимость всем профессионалам и любителям истории Москвы объединяться.

Давайте же, несмотря на частные разногласия, естественные в нашей среде, работать в согласии ради спасения многочисленных зданий периода авангарда. Ведь они несомненно были в Москве и пока еще есть.

Елена Овсянникова